|
anlazz.livejournal.com 30.05.2016 08:57
На самом деле может показаться, что вопрос об историческом оптимизме не сказать, чтобы особо важен. В самом деле – какая разница, погибнет ли человечество в обозримом будущем или нет, если мы реально не сможем этому противостоять. Ведь даже самое мощное из имеющихся у нас сил – атомная энергия – на самом деле представляет собой песчинку по сравнению с мощью космических или геологических процессов. Поэтому вряд ли знание о том, что скоро что-то нас убьет, обладает каким-либо полезным смыслом. То же самое, как не странно, относится и к «рукотворным» вариантом катастрофы, вроде тотальной ядерной войны или разрушения «экологии». Ведь для большинства людей нет реальной возможности изменить ход мировой политики или экономики.
Вернее, этого нет в рамках господствующей парадигмы – но ведь изначально речь идет, разумеется, о «медийном» образе указанных событий. О реальности, точнее, возможности полного уничтожения биосферы или, хотя бы о превращении ее в непригодную для существования человека в данных случаях следует говорить отдельно.
А следовательно, нет никакой разницы, исторический оптимизм или пессимизм? Вроде так следует из вышесказанного? Нет, конечно, оптимистом быть лучше с т.з. душевного и финансового здоровья – если верить, что завтра наступит неминуемый пизд…, в смысле, неминуемая катастрофа, то можно сойти с ума. Ну, или, в лучшем случае, бухнуть все свои средства на оборудование пресловутого «схрона», который в случае реальных проблем окажется прогнозируемо бесполезен (почему – надо будет сказать отдельно, в отдельной теме, посвященной социальным катастрофам). Однако главное различие между историческим оптимизмом и ожиданием всеобщей гибели состоит не в этом. На самом деле, существует одна тонкость, которая превращает кажущийся малозначимым и схоластическим вопрос в достаточно актуальную вещь. Но начну по порядку…
* * *
Собственно, ключ к значению идеи «всеобщей катастрофы» – понимание, откуда вообще взялся этот образ Апокалипсиса. На самом деле, конечно, понятно, откуда – из «Откровения Иоанна Богослова», которое и подарило нам данное слово (ἀποκάλυψις – это «откровение» на греческом). Данная книга хорошо известна большинству, поскольку входит в канонический Новый Завет, и повествует о событиях, предшествующих Второму Пришествию Иисуса Христа на Землю. Поэтому пересказывать содержание ее нет смысла, можно только упомянуть то, что ряд упомянутых катастроф входит разрушение как «физического мира», т.е. природные катаклизмы разного масштаба, так и крушение существующего «старого порядка», самым главным из которых является «падение Вавилона». На самом деле к моменту написания Откровения (т.е., 1-2 веков н.э) это самое падение Вавилона (исторического) давно случилось, после взятия этого города Александром Македонским он пришел в упадок и к моменту рождения Христа практически сошел на нет. Поэтому понятно, что под «Вавилоном» автор Откровения подразумевал совершенно другой город. А именно – Рим, являющийся врагом Иудеи, как раз к моменту написания жестоко подавившего восстание ее жителей. Впрочем, то же самое могли бы сказать обитатели иных римских провинций, бывших совсем недавно свободными царствами…
А значит, не важно, был автор Откровения иудеем или, скажем, греком, мысль о неизбежном воздаянии захватчикам являлась для него важной. Поэтому «падение Вавилона», т.е., Рима, являлось для него важнейшим моментом восстановления «исторической справедливости». То же самое стоит сказать и про многие события, описываемые в «Апокалипсисе», включая последнюю «битву народов» у города Мегиддо – т.е. Армагеддон. В реальности под этими мистическими моментами скрывается ни что иное, как стремление к восстановлению справедливости, крайне важное для христианства, которое в тот момент было не просто религией «низов», но и религией гонимой, религией преследуемой государством (причем, как раз за призывы к отмене классовых различий). Именно через это и открывается т.н. «код Апокалипсиса». За этим зловещим названием скрывается ни что иное, как вековое стремление человечества к избавлению от «несправедливости мира» – а по сути, к восстановлению ситуации «неотчужденного человечества». Именно этот идеал пытались восстановить раннехристианские общины, пока дальнейшее развитие истории парадоксальным образом не превратило данную религию в обычный инструмент классового господства.
Именно поэтому идея «апокалипсиса» с маленькой буквы, т.е., разрушения «старого порядка» является крайне популярной в мировой мифологии. И, понятное дело, Христианство тут не является «исходным пунктом». Напротив, христианские авторы взяли указанную «финальную битву», скорее всего, из зороастризма. Именно в этой религии «конец Света» должен был явиться в виде сражения Ахура Мазды и праведников, с Ангра Манью и силами зла. С последующим выпиливанием последних, и с установлением мировой справедливости в отдельно взятом мире. Причем, так же как и в христианской эсхатологии, в зороастризме уничтожение зла происходило «в последний раз», после чего должен был наступить тот самый долгожданный мир торжества добродетели, о котором столь много говорилось с «проповеднических кафедр», но который никак не наступал в реальности. Причина подобного положения мыслилась в изначальной порче мира со стороны уже указанного Ангра Маньи (Аримана), который своими зловредными действиями мешает благому божеству достичь мировой гармонии. Собственно, тот же сюжет, только намного более разработанный, мы наблюдаем и в христианстве.
Однако и зороастризм, как таковой, не является самым первым источником указанной идеи. На самом деле, тут мы сталкиваемся с реализацией еще более древнего сюжета, связанного с «исправлением мира», развитие которого некогда было нарушено. По сути, эта идея, традиционно именуемая «крушением Золотого века» встречается в самых различных мифологических системах почти всех народов, вступивших на путь классового общества. В отличие от народов, сохранивших общинный образ жизни, для тех обществ, которые перешли к государственному устройству, характерной особенностью является уверенность в «нарушении естественного порядка» (которое, к примеру, в авраамических религиях обозначается, как «первородный грех»). Причина этого понятна: жители подобных обществ, как правило, испытывают значительные проблемы за счет роста отчуждения, вызванного классовым обществом. Вряд ли в истории можно найти такое государство, в котором его члены были довольны налогами или действиями чиновников – поскольку все это имеет смысл исключительно в утрате крестьянином своей свободы. По крайней мере, в труде. А поскольку эта особенность –свободный труд – является имманентным свойством разума, как такового, то для любого разумного существа ее ограничение будет восприниматься болезненно.
* * *
Именно поэтому и создается модель «искаженной реальности», которая должна примирить «малых мира сего» с их неприглядным положением. В качестве «инструмента примирения», понятное дело, выступает финальный акт этого действа, разрушающий существующий мир и воздвигающий новый. Он является неизбежным явлением в мифологии классовых обществ, различаясь только по типу «финальности»: в наиболее древних учениях принимается «круговое движение», т.е., неизбежность нового «искажения» новопостроенного мира и очередного его разрушения. (Самое известное – «дни и ночи Брамы» в индийской философии, т.е. бесконечности творимых и разрушаемых миров.) Более совершенные учения рассчитывают на возможность «окончательного решения» вопроса несправедливости, как это указано в «Откровении Иоанна Богослова». Наконец, есть буддизм с его парадоксальным обнулением всего и вся через выход в нирвану – как говориться, так же выход из несправедливого мира, причем не сказать, чтобы самый плохой (лучше уж «помножиться на ноль», нежели терпеть неисчислимые страдания).
Таким образом, в классовом обществе традиционного периода апокалипсис, т.е., разрушение существующего мира, всегда означает ни что иное, как прекращение мировой несправедливости. Не важно, с «выпиливанием всего сущего», как в Рагнарёке или у индуистов, или с «физическим сохранением» наиболее праведных личностей, как в творении Иоанна. В любом случае, за колоссальными стараниями и разрушениями неизбежно следует: «и увидел я новое небо и новую землю», т.е. мир, вернувшийся к норме после веков бессмысленных страданий. Однако это касается традиционного мира. В мира современном этот самый важный момент, тот самый «код Апокалипсиса», как раз и является отсутствующим. И эта маленькая особенность полностью переворачивает всю картину мира. Вместо возвращения мира ко временам «Золотого века» указанный апокалипсис теперь означает просто конец, остановку, исчезновение. Окончательную и неизбежную победу Хаоса…
Данный переворот полностью изменяет отношение к данному событию. Если для христианина Второе Пришествие является пусть грозным, но, тем не менее, желательным явлением, которое он должен приближать всеми силами (оно наступит, «когда всем народам будет проповедовано Евангелие»), то единственной реакцией на современный вариант «конца Света» является приложение сил для того, чтобы его избежать (что, правда, выступает оксюмороном, поскольку конец Света таковым является именно из-за невозможности это сделать). А желаемым положение начинает выступать сохранение существующего порядка. К примеру, если в «Откровении» падение царств и царей воспринималось, как пролог к грядущему возрождению человечества под эгидой Сына Божьего, то для нашего современника сама мысль об изменении существующих общественных систем является невозможной. В крайнем случае, возможно принятие «отката назад», в некий «Золотой век человечества», который является полной противоположностью «классического» Золотого века традиционной мифологии. (Основная разница в том, что «традиционный» Золотой век располагается, как правило, где-то у «начала времен», в мире, еще не испорченном «искажениями». А современный – во вполне историческом времени: в СССР 1970 годов, в Российской Империи 1913 года, в Викторианской Англии, во Франции времен Людовика XV и т.д. При этом все недостатки того времени прекрасно осознаются – т.е. «неискаженным» этот мир не является, напротив, он выступает скорее неким аналогом «истинного сегодня», которое и следует сохранять всеми силами.)
* * *
В общем, в отличие от множества вариантов «традиционных апокалипсисов», «современный апокалипсис» мыслится исключительно как разрушение «лучшего из миров» – и следовательно, этим постулируется тот факт, что настоящее положение является лучшим, нежели то, что когда-либо существовало на планете. Собственно, это ни что иное, как вариант известного «конца Истории», выражаемый в парадоксальной форме (через декларацию разрушения). Это может привести к мысли, что данный концепт является действием неких могущественных сил по укреплению своего господства (чем больше любая революция будет восприниматься, как «конец жизни», тем меньше будет желающих ее допустить). Но на самом деле это не так. Во-первых, данная концепция не возникает единожды, по чьему-то волевому решению. Напротив, ее эволюцию вполне можно проследить – начиная с того момента, когда понятие «конца Света» утратило свое эсхатологическое значение и стало изображать то, что под ним подразумевается сейчас. Это, понятное дело, 1950 годы – период максимального торжества Советского Союза, и как следствие, самого опасного времени для капиталистических властителей. В результате чего они оказываются готовыми начать тотальную ядерную войну с «большевиками», невзирая на все сопутствующие этому потери.
Однако, разрабатывая планы сжигания советских городом и уничтожения десятков миллионов советских людей (лишь бы спастись от революций в своих государствах), буржуазные политики и бизнесмены совершенно естественно ожидали нечто подобное и от нас. То, что для СССР уничтожение Запада (вместо Революции) не являлось не только желаемым вариантом политики, но и вообще, сколь-либо рассматриваемым решением, никому не приходило в голову. Итогом этого стал массовый страх перед грядущей войной, помноженный на память о том, что реально не так давно происходило в мире (без понимания реальных причин Второй Мировой войны). Собственно, именно это и стало той «почвой», на которой зародился и расцвел концепт «апокалипсиса» в «светском варианте», лишенный какой-либо ссылки на преобразование мира и значащий только абсолютное зло. Впоследствии данная идея то угасала – поскольку реальные действия СССР отличались от воображаемых – то усиливалась, когда буржуазные политики пытались «затоптать» ростки будущей Революции (как это произошло на Кубе). Если прибавить сюда значительное улучшение жизни большинства людей – выступающее, как влияние «тени СССР», то можно понять тот факт, что единственной возможностью «разрыва непрерывности» для западного человека осталось лишь полное уничтожение всех и вся. В любых других смыслах «эволюция была лучше».
Именно поэтому «новая эсхатология», или «эсхатология конца» (в противовес классической «эсхатологии преображения») вовсе не была «изобретена» какими-то талантливыми авторами в 1980-1990 годы, а явилась естественным результатом развития общественного сознания «остановленного человечества». В итоге будущее, которое должно было принести смену общественного строя, обрело «черный оттенок» и стало символом самой страшной катастрофы, которую можно представить. Именно поэтому единственно возможным «путем развития» в мире стал восприниматься «консерватизм», «возвращение к истокам». Как не парадоксально это звучит, но подобная констатация относится и «либерализму» (точнее, неолиберализму), которые рассматривается, как установление «естественных прав», и «социал-демократии», точнее, того, что подразумевается сейчас под подобным, с явной декларативностью «социальной справедливости» и реальным «прогибом» под требования бизнеса (что мы наблюдаем сейчас в Европе, когда под «завесой» разговоров об «безусловном гарантированном доходе» идет демонтаж реальной социальной защиты), ну, и к консерватизму различного образца, конечно же. Короче, любая политическая сила, существующая сегодня, просто обязана задекларировать в качестве основы своей деятельности неизменность существующего порядка.
* * *
Инструментом данной идеологической системы и выступает современный «исторический пессимизм» – т.е., идея о возможном «конце человечества». (Забавно кстати, но и теперь и мифологические версии «апокалипсиса» воспринимаются так же – что противоречит их начальной идее.) Собственно, чего либо другого ожидать от нее было бы трудно – но следует, по крайней мере, осознавать основу указанной особенности. В конечном итоге, это сбережет и время и нервы. Более того – понимание, что мысль о возможной конечности мира вызывается не реальными признаками этого самого «близкого конца», но особенностью господствующей экономической формации, крайне необходимо левым. Поскольку позволяет грамотно выстраивать стратегию своих действий, не отвлекаясь на «миражи общечеловеческих проблем». Нет, это не означает, что таковых быть не может – это значит лишь, что во время существования классового общества, в том числе и сейчас, основные опасности для «обычного человека» исходят вовсе не от них. А так же, как для представителей Древнего мира или Средних веков, от представителей правящих классов, тех самых князей и царей (ставших бизнесменами и политиками), которых должен был поразить Сын Божий во время последней битвы…
Поэтому вместо того, чтобы стараться до последнего сохранить нынешний режим, точнее, все существующие режимы в разных странах, стоит подумать о том, что будет вместо всего этого. Просто подумать. И понять, что, скорее всего, «за границами сегодня» лежит вовсе не первозданный Хаос, не Ад и разрушение, и даже не радиоактивные выжженные равнины ядерного Армагеддона, а вполне приемлемый, и даже, может быть более привлекательный мир. Нет, конечно нынешние властители могут реально завести мир куда-то ни туда, выходить откуда придется с трудом, с кровью и потом – но это именно потому, что все остальные уверены в необходимости «вечного сегодня» и готовы на все ради него. Поэтому и несется мир на полных парах к очередной своей катастрофе – возможно, последней. Но не для человечества – для данной формации, так же, как в свое время предыдущая версия подобного «суперкризиса» практически привела к завершению этого исторического этапа и начале нового…
Так что у нас еще есть надежда увидеть «новое небо и новую землю», правда, пройдя через серьезные испытания. Но это неизбежная плата за прежнее незнание, за стремление всячески растянуть «сегодня» и получить «конец истории». Однако удержаться в «остановленном мгновенье» не удастся при любых затратах. Крот истории копает медленно и незаметно, однако рано или поздно, но его работа окажется на поверхности. Однако это, понятное дело, совершенно другая история…
|
